— Это был мой дед,— ответил он.— Интересно, как вы об этом узнали? Но сейчас это не имеет никакого значения, не так ли? Вы пришли сюда, в единственное место, куда могли прийти, и обнаружили, что я уже вас жду.

— Вы не слишком бдительны. Я мог вас пристрелить, когда вы писали за столом.

— Что-то я не вижу у вас оружия.— Он все еще улыбался, почти дружелюбно.— Нет, Плантагенет, вам не суждено выстрелить мне в спину. Нам предстоит встретиться лицом к лицу, и это судьбоносное время пришло.

Он вытащил висевший у него на боку тяжелый меч. Сверкнули драгоценные камни, украшавшие рукоятку и эфес. Люди позади него стояли молча, сжимая в руках пистолеты.

— Вы очень любите разглагольствовать о судьбе, Рузвельт,— сказал я.— Но все это пустой вздор. Человек сам определяет собственную судьбу.

Я наблюдал за длинным лезвием, готовый отразить удар сломанным клинком в моей руке. Рузвельт бросил на него взгляд и негромко рассмеялся,

— Ваши знания столь же неполноценны, как и ваше оружие, Плантагенет! Да, кое-что вам известно — хотя даже это меня удивляет,— но этого слишком мало. Вы узнаете меч, который перед вами?

— Красивый кусок железа,— согласился я.— Но оружие хорошо настолько, насколько хорош тот, кто держит его в руках.

— Взгляните на Балингор! — Рузвельт поднял меч, и свет отразился от лезвия — заостренной полосы блестящей стали длиной в шесть футов, шириной с мою ладонь. В мускулистой руке Рузвельта меч лежал, словно деревянная палка.— Его выковали для вашего когда-то великого предка, Ричарда Львиное Сердце. Меч сослужил ему хорошую службу, но Ричард оказался чересчур жаден. Он слишком далеко зашел, разжирев на золоте и вине. В конце концов его стали называть Ричардом Чревоугодником. Он валялся пьяный в своей спальне, когда французы атаковали стены Лондона и его люди открыли им ворота. В обмен на этот меч он купил себе жизнь, отдав его рукояткой вперед голландскому наемнику, возглавлявшему войско Людовика Августа, и поклялся подчиняться ему и его роду до конца времен!

— Все это сказки,— сказал я.

— Но в эту сказку вы верите.— Рузвельт повернул меч так, что отблеск ударил мне в глаза. — Я знаю, зачем вы здесь, Плантагенет.

— В самом деле? Он мрачно кивнул.

— Каким-то образом — и потом вы расскажете мне, каким именно,— вы узнали, что Балингор — ключевой предмет, через который проходят силовые линии. Вы вообразили, будто сумеете его похитить и вернуть себе все то, что потеряли много лет назад.— Он покачал головой.— Но теперь это оружие принадлежит мне! Одно лишь его прикосновение лишит сил вашу руку. Сквозь эту сталь течет вся вероятностная энергия, накопленная за семь столетий истории, и каждый эрг этой титанической мощи противостоит вашим притязаниям. Предлагаю вам последний шанс сохранить жизнь со всеми ее благами, Плантагенет! Подчинитесь мне — и вы будете первым у трона при новом мировом порядке. А если откажетесь, умрете в страшных мучениях, не доступных вашему воображению!

— Смерть есть смерть,— сказал я.— А какая именно, уже не столь существенно. Почему бы вам не убить меня прямо сейчас? Оружие в ваших руках.

— Мне бы следовало вас прикончить,— процедил он сквозь зубы.— Уже давно!

— По какой-то причине я нужен вам живым,— устало ответил я.— Но причина эта — не ваша, Рузвельт. Все это время вы думали, будто главный — вы, хотя на самом деле это не так. Возможно, судьбу не так-то легко изменить, как вам казалось...

Один из стоявших за спиной Рузвельта приглушенно вскрикнул, увидев прошмыгнувшую между его ног крысу величиной с кота. Рузвельт замахнулся на нее мечом, и в то же мгновение я метнулся к алтарю.

Я ожидал выстрелов, пули в позвоночнике, мучительной боли от разряда из нейропистолета, но Рузвельт крикнул своим людям, чтобы те не стреляли. Вскочив на невысокий постамент, я ухватился за алтарный камень и навалился на него всем весом. С тем же успехом я мог бы попытаться приподнять колонны Парфенона. Рузвельт уже бежал ко мне. Подсунув сломанный меч под камень, я услышал металлический скрежет...

Вселенная превратилась во взметнувшееся вокруг белое пламя, которое затем сменилось серым туманом...

— Пойдете в наступление, милорд? — послышался рядом голос Трампингтона. Я посмотрел на светящее сквозь туман солнце и подумал о зеленых полях Англии, о солнечных виноградниках Аквитании, об империи, которая, несмотря ни на что, могла быть моей. Я взглянул туда, где ждал враг и где, как я знал, меня могла подстерегать смерть.

— Да. Будем наступать,— ответил я.

— Милорд,— обеспокоенно спросил Трампингтон,— вы хорошо себя чувствуете?

— Не хуже любого смертного,— ответил я и, пришпорив коня, поскакал навстречу высоким серым стенам Ша-луза.

Часовня Святого Ричарда вновь обрела реальные черты. Рузвельт бежал ко мне, за ним его люди, один из них поднял пистолет, последовала яркая вспышка, и я ощутил резкий удар в плечо, отшвырнувший меня назад...

Рузвельт стоял надо мной с обнаженным мечом в руке.

— Вам еще не пришло время умереть, Плантагенет,— сказал он. Голос его отдавался эхом, словно из рупора.— Вставайте!

Я нашел собственные руки и ноги, подтянул их под себя. Все мое тело превратилось в один сгусток пульсирующей боли... как в тот раз, когда Рената выстрелил в меня из нейропистолета. Воспоминание о Ренате придало мне сил, и я сумел подняться.

— А вы сильный человек, И гордый,— сказал Рузвельт, голос которого будто накатывался до меня волнами.

Руку отчаянно жгло. Вспомнив про меч, я сморгнул туманную дымку и увидел, что тот все еще торчит из-под алтарного камня, куда я его воткнул за мгновение до того, как в меня кто-то выстрелил и попал. Я отчаянно жалел, что мне никак до него не добраться.

— Вы проделали немалый путь, Плантагенет,— говорил Рузвельт.— Думаю, вы знали, чем он завершится, и все же сражались до конца. Я искренне восхищаюсь вами и очень скоро оставлю вас в покое. Но сперва — подчинитесь мне.

— Вы до сих пор боитесь...— с трудом выговорил я.— Вы ничего не можете сделать... один.

— Послушайте меня,— сказал Рузвельт.— Буря бушует вокруг нас, и скоро она до нас доберется. Вы уже ее видели, вы видели, что такое Пустошь! Если сейчас мы не заделаем вероятностную брешь, она поглотит эту мировую линию вместе со всеми остальными! Лишь из-за вашего дурацкого упрямства вы держите дефектную линию открытой! Во имя будущего человечества, усмирите свою ложную гордыню!

— Есть и другое решение,— ответит я.— Вы можете подчиниться мне.

— Только если разверзнется бездна и поглотит меня живьем,— сказал Рузвельт и поднял меч, намереваясь...

Собрав остатки сил, я рванулся вперед и схватил его за запястье, пытаясь удержать, и потянулся к покрытой зарубками рукоятке моего клинка. Его рука сомкнулась на моей. Мы стояли, сцепившись, и его черные глаза отделяли от моих лишь несколько дюймов.

— Назад! — крикнул Рузвельт своим людям, попытавшимся приблизиться к нам.— Я уничтожу его своими собственными руками!

Мои пальцы находились в шести дюймах от рукоятки меча. Я ощущал ее притяжение — не физическое, но некую неуловимую силу, подобную ненависти или любви, которая исходила от моей руки, перетекая в клинок.

— Сражайся, Плантагенет,— прошипел Рузвельт мне в ухо, наваливаясь на меня всем своим весом.

Мою руку отбросило назад, в сторону от меча...

— Балингор! — крикнул я.

Меч шевельнулся и прыгнул через разделявшее нас пространство прямо мне в ладонь.

Мне показалось, будто мою руку охватил огонь — не обжигающий, но животворный, снимающий усталость. Отшвырнув Рузвельта назад, я замахнулся шестифутовым куском поцарапанной ржавой стали, держа его обеими руками. Рузвельт попятился, не отводя взгляда от старого меча, затупившегося и выщербленного, но теперь целого. На лице его появилось такое выражение, словно он заглянул в огненные врата ада. А потом наши взгляды встретились.